Любовь к велосипеду - Страница 22

Он торопливо вышел на дорогу, но тут вспомнил, что не знает точно, где эта паршивая база футболистов, где ее искать. В темной массе лесов вокруг озера то здесь, то там мерцали огни, но к какому из них идти, он не знал. Он наугад пошел влево, смутно помня, что база должна быть где–то в той стороне.

Бледная, утратившая свое сияние луна по временам скрывалась за облаками, и тогда наступала совершенная тьма, в которой он ничего не видел. Шел, выставив вперед руки, как слепой, чтобы не наткнуться на дерево. Луна снова осветила окрестность, и он увидел, что дорога здесь делает петлю, огибая неглубокий, но длинный овраг. В нетерпении он решил срезать путь, сбежал в овраг, но здесь луна опять ушла за облако, он оказался в полной тьме посреди мелколесья и колючего кустарника. Ориентируясь наугад, он брел, продираясь через кусты, царапая руки, проваливаясь в какие–то ямы, спотыкаясь о камни. Это был совсем не тот лес, что еще час назад. Тот был ясный, открытый, пронизанный голубоватым льющимся лунным светом — а этот, без луны, был темный, мрачный, глухой. Какие–то сучки и корни, словно крючья, хватали его за ноги, невидимые ветки били по лицу. Он заблудился…

Когда он вернулся к палаткам, уже рассветало. Небо сплошь затянули плоские серые облака, все вокруг было пусто, бледно — рассвет точно стер серебристые краски лунной ночи, но не запасся яркими красками для наступающего дня. Горы скучно громоздились вокруг, вода в озере под порывами ветра морщилась и серела. У догоревшего кучкой пепла костра валялись консервные банки, объедки, всякий сор и пустые бутылки.

Ребята все до единого спали. Он взял свой велосипед, холодный и влажный от росы, и, никого не потревожив, никому не сказав ни слова, в одиночку отправился домой.

В этот ранний час он был один на шоссе. Горы, среди которых петляла дорога, в серой дымке рассвета, казались необитаемыми, вокруг не было ни души. Он мчался по пустому шоссе, по самой середине его и слышал только шум трещотки, легкий скрип несмазанной цепи да монотонный шорох шин по асфальту. В бешеном темпе вращая педали, он будто убегал от кого- то, рисково срезая повороты с крутыми каменистыми откосами, так, что мог не вписаться в поворот и разбиться. Горько, безотрадно было на душе, и он не видел для себя никакого выхода…

Ничего у него не выходит, как ни старайся! Он хотел иметь гоночный велосипед, и вот он мчится на нем, но велосипед старый, изношенный, на котором не выиграешь гонку, а нового Аркашка ему не даст. Он хотел иметь настоящих друзей, и у него есть компания, есть секция, но с ребятами он не находит общего языка. Он мечтал о Гале — и ночью целовал ее при луне, но это было не так, как представлялось, и после этого она с какими–то паршивыми футболистами от него ушла…

В чем дело? Может быть, он и сам не такой, сам чего–то не понимает, что–то делает не так? Он думал об этом, но не знал, что он делает неправильно. Он чувствовал, что в главном он все- таки прав, но не с кем было разделить эту свою правоту. Он не понимал своих товарищей по команде, а они не понимали его. Если бы они были выше его, если бы нужно было еще дотянуться до них — все было бы проще и понятнее, у него была бы ясная цель. Если бы Гали была недосягаема, он был бы счастлив просто мечтать о ней, ни на что не надеясь. Но они ничего не требовали от него, ничего особенного. Наоборот, они хотели, чтобы он был проще, таким же, как они, чтобы не выделялся, не претендовал на многое.

Но даже сейчас, ощущая всю тяжесть одиночества и своей неприкаянности, он все- таки не мог с этим согласиться. Пусть не получится у него ничего, пусть не станет он классным спортсменом, но отчего же не попробовать? Почему бы им тоже не стремиться к этому, состязаясь с ним? Ведь для того в спорт! Пусть не он, пусть Пряжников, например, станет чемпионом, но все равно это было бы здорово, это была бы их общая победа. Во всех книжках о спорте он об этом читал и старался этому следовать. А в результате остался один. Нет, он чего–то не понимал в других. Он видел, что каждый из них любит себя, но они отлично уживались вместе. А он любил спорт и честную красивую борьбу больше, чем себя, и не мог ужиться с ними.

Что же теперь делать? Тоже попивать винцо, бренчать на гитаре, не выкладываться на тренировках, а лишь кататься для развлечения? Нет, он не мог согласиться с этим. Горько ему было, но представить такую скуку казалось еще хуже. Не мог он так жить… Нет, он будет тренироваться еще больше, еще отчаянней. Он покажет себя скоро, уже па первенстве области докажет, на что способен. Но теперь не для того, чтобы ребята зауважали его, чтобы понравиться Гале, — ведь они не требовали от него таких подвигов. Просто он не даст засосать себя этой скуке, этой рутине — он будет бороться до конца.

И, решив так, он поднажал на педали. Эти шестьдесят километров до города он должен не просто проехать, а сделать из них полноценную тренировку. И на пустынном шоссе, где его никто не видел, никто не мог оценить его стараний, он сделал с равными интервалами три мощных ускорения, на поворотах старательно отрабатывал виражи, а на последнем километре бросился в ураганный финишный рывок, в который вложил всю свою злость и досаду.

Когда в ранний час он появился на безлюдных улицах еще не проснувшегося города, его запавшие щеки, его шея и руки — все блестело от пота, а велорубашка была мокрой, хоть выжимай. Зато он снова увидел впереди свою цель и обрел спокойствие. Он чувствовал себя сильным и решительным, он чувствовал, что на многое способен, но особого веселья на душе не было…